Текст и публикация @daily.afisha.ru

У слова «эмбодимент» в русском языке нет аналога, а описать его значение коротко и просто — сложно. Но мы попытаемся. Люди, занимающиеся эмбодимент-практиками, утверждают, что тело и сознание человека — единое целое. Чувства и переживания могут быть вызваны состоянием нашего тела (например, когда мы болеем или не выглядим так, как нам хотелось бы себя видеть), или, наоборот, тело может выдавать наши эмоции — например, неуверенность и тревожность (мы сутулимся, когда нам некомфортно, или быстро перебираем пальцами, когда нервничаем). Эмбодимент-специалисты учат обращать внимание на свои внешние признаки — позу, жесты, скорость движения, — чтобы человек мог понимать, что именно он чувствует в данный момент.

— Начну с главного, что значит слово «эмбодимент»?

— Это слово из английского языка и значит «реализация, воплощение». По-русски еще иногда говорят «втелеснивание». Это какое‑то качество, которое я могу пережить субъективно телесно и выразить через тело. Не как актер, который воплощает роль Ленина и двигается по-актерски. Я на самом деле могу стать человеком, который поведет за собой толпу к светлому будущему. Я выражаю телесно те или иные качества и возможности. Это слово в какой‑то момент начало покрывать огромное количество методов и практик, которые про то, что тело — это не такси для мозга, не объект, не функция, тело — это скорее глагол.

— Эмбодимент — это не новая практика, это подход и сонм разных практик?

— Да, эмбодимент — это не конкретная практика. Эмбодимент — это и йога, и разные боевые искусства, и танцы: множество практик, в которых работают через тело. Как правило, это те практики, подходы и методы, которые занимаются, скажу педагогически, переносом навыков. Вот, например, человек медитирует. Сейчас это уже можно, и нужно, и модно.

— И социально одобряемо.

— Да, все больше людей это делает. Как человек медитирует? Он находит время и место, садится и каким‑то образом медитирует. Кто‑то делает это, чтобы взять паузу и ни о чем не думать, кто‑то духовно растет, а кто‑то регулирует уровень стресса. Я не специалист в теме майндфулнес-практик, но часто встречала в классических текстах про медитацию и слышала от учителей, что медитация — это способ развития мышцы внимательности. Можно назвать это внимательностью, а можно — осознанностью. И тогда что получается: я могу быть осознанным и внимательным, только когда сижу на подушке для медитации? А потом я встал и ушел в несознанку?


То же самое бывает с разными телесными практиками. Вот я стою на коврике для йоги, завязанный в узел, у меня полнейший «ом», и я весь такой просветленный, наполненный любовью и красотой, а потом я с коврика сошел — и иду дальше жить свою жизнь. И как будто забываю о том, что я это умею.

Айкидо-мастер Венди Палмер, одна из авторов школы Leadership Embodiment, хорошо формулирует описание термина: эмбодимент — это не что, это как. Тогда результат зависит не от конкретных упражнений и практик, а от того, как мы их делаем. Например, я могу заниматься йогой, чтобы у меня не болела спина. А еще я могу ходить на нее, чтобы, например, обнаруживать, как какая‑то поза или движение меняют меня как человека. Я могу становиться смелее или открытее — или каким‑то еще.

— Или чтобы почувствовать свою границу и держать ее.

— Да, или лучше ощущать собственные границы или границы других людей. Я могу развивать плавность, и какие‑то определенные школы йоги для этого больше подходят. Или развивать точность, аккуратность, тогда я пойду на йогу Айенгара, где не дай бог повернуть пятку не в ту сторону. То есть я могу ходить на йогу, чтобы через расширение доступных телесных форм — в данном случае поз или асан — развивать другие, новые для себя, состояния и качества. Когда учитель йоги помогает мне это увидеть и проследить, тогда этот йога-класс превращается в эмбодимент-йога-класс.

Привожу пример. Я случайно попала на класс йоги в далекой турецкой деревне. Мы стояли в позе воина, ведущая подошла ко мне и предложила поменять положение стопы со словами: «Попробуй развернуть ее еще на 30 градусов в сторону». Я развернула, а дальше она меня спросила: «Как тебе сейчас, может быть, ты в этой позе чувствуешь себя большим воином?» Все! То есть преподаватель обратил мое внимание, как положение моего тела связано с моим эмоциональным состоянием. Это и есть перенос навыка с коврика в реальную жизнь. У людей, которые ведут эти эмбодимент-практики, в фокусе внимания и в картине мира присутствует идея, что наша телесность неотделима от всех остальных наших процессов. Они все время удерживают внимание на телесности и помогают другому человеку самому заметить взаимосвязь.

— То есть телесные практики (йога, айкидо, танцы) — это еще не эмбодимент, а вот замечать, как работа с телом влияет на ощущения, чувства, мысли, и применять потом эти знания «вне коврика» — эмбодимент? Важно ли, как учитель проводит в эти замечания?

— Важны человек, практика и этика. Но нужно также понимать, что сделать любую практику эмбодимент-практикой может либо тот, кто ведет ее, либо сам практикующий. Когда я хожу в спортзал, а фитнес не относится к ярко выраженному виду эмбодимент-практик, я могу как пользователь сама сделать его эмбодимент-практикой. Или массаж, или баня, или неважно что. Это может сделать другой человек для меня — или я сама для себя.

— Как сейчас коротко вы объясняете, что такое эмбодимент, в личной беседе?

— У каждого человека есть тело. Людей без тела мы еще не встречали. Факт того, что мы телесные, создает для нас в жизни одни возможности и ограничивает другие. Если мы внимательны к фактам своей телесности, то тогда можно сказать, что мы двигаемся в сторону эмбодимента. Потому что эмбодимент — это помнить и ощущать факт своей телесности и телесности другого человека.

— Очень красиво.

— Это я только сейчас придумала.

— Мне очень понравилось, как вы сказали на одном из занятий, что Пол Линден, мастер айкидо, которого все так любят в эмбодимент-среде, не прошел бы у вас экзамен, потому что завалил бы этику. Что это за этика такая в эмбодимент-подходе?

— Когда мы готовим специалистов, у нас есть некоторый свод правил, на которые мы рекомендуем опираться. Но при этом этика для нас — это не просто правила. Чтобы этика работы выросла изнутри, нужно некоторое время для развития собственной телесной осознанности. Наши этические стандарты — это не правила, а «я все время помню, что тело другого человека — это не просто тело, это он сам». Я не могу просто схватить человека за руку, если это не случай, связанный с его жизнью и здоровьем. Если я хочу обнять кого‑то, понимаю ли я, что я не тело обнимаю, а всего человека?


Я не прикасаюсь к другому человеку без его согласия. Это касается прикосновений или любых других видов телесного контакта. Мы это называем калибровкой. Я могу одному человеку помахать, другому пожать руку, третьего человека приобнять за плечи, а четвертого поцеловать в щечку — все это разная интенсивность телесного контакта. И если помахать издали — это нормально, то подойти ближе и пожать руку — для кого‑то может отказаться слишком. И это не потому, что они неправильные или плохо социализированы. Может быть, у них сейчас именно такое состояние.

— Или они не хотят с тобой [контактировать].

— Да, или с тобой не хотят. А с кем‑нибудь другим вполне себе. Но это обидно.

— А может, наоборот, пронесло.

— Запрос к эмбодимент-фасилитатору может быть как психологический, так и связанный с неким поведением. А может быть запрос про тело — про сутлость, например? Хотя с этим, наверное, сложнее прийти, ведь люди не замечают, что они делают своим телом в пространстве, еще больше, чем свои чувства и ощущения. Эмбодимент-подход помогает увидеть, как это работает?

— Да, может помочь понять, про что это.

— И человек может в процессе такой работы с эмбодимент-специалистом раскопать из некой конфигурации своего тела целую историю?

— Да, так и происходит. Но при этом, раскопав или обнаружив это, у него всегда есть выбор, что с этим делать.

— Оставить как есть или начать менять что‑то в жизни.

— Есть ли цена моей не-сутулости? А если эта цена — пересмотр отношений со всеми людьми, в которые я когда‑либо вступал в своей жизни? И человек такой: «Ой, ребят, знаете, я лучше пойду в зал, мне там чего‑нибудь закачают, и я перестану сутулиться».

— А это что, работает — закачивание мышц?

— Работает, конечно.

— Закачал и перестал сутулиться. Но куда это упало дальше, если вопрос не решен? Я так понимаю, что проблема остается в теле, хоронится глубже?

— Что значит «я сутулюсь»? Это значит, что в определенных жизненных обстоятельствах я принимаю такую позу. Потом она становится привычной, создает определенную конфигурацию позвоночника и мышц. И, может быть, я не буду больше этого делать. Часто когда люди начинают заниматься практиками, которые связаны с выравниванием чего бы то ни было — в йоге, в танцах, там, где люди помешаны на осанке (хотя осанка — дурацкое слово и ничего не значит), — в процессе этого выравнивания в жизни они начинают чаще быть с открытой грудной клеткой. Как это влияет на существование, на самоощущение, на то, что я делаю или не делаю? Некоторым образом влияет.

— Сегодня если человек планирует обратиться к психологу, для него есть много статей и советов, куда именно пойти и какой вид терапии выбрать. А на эмбодимент кому идти?

— Зона эмбодимента — это все, в чем играет большую роль тело. Все, что связано со стрессовыми реакциями. Все, что касается травматизации. Сегодня если вам предлагают работать с травматическими сюжетами, не работая через тело, — это прошлый век. Также эмбодимент хорош для развития прикладных навыков. Фокус эмбодимент-работы очень быстро и эффективно работает с вопросами вроде «Как бы так сделать, чтобы перестать бояться разговаривать с людьми?».

— Как быть с тем, если человек говорит: «Я ничего не чувствую»? Тебе больно? Ну, нормально. А как ты себя чувствуешь? Нормально. Нет возможности почувствовать то же самое, что он или она, нет возможности назвать чувства. Эмбодимент подойдет тому, кто совсем не может это извлечь и заметить?

— Подойдет, конечно. Стивен Хокинг был одним из наиболее ярких эмбодимент-воплощенных людей. У него были глаза. Если человек может каким‑то образом что‑то про свое тело заметить, например, стоит он или сидит…

— Тело есть — уже можно работать?

— Да. У тебя сейчас голова опущена скорее вниз или запрокинута назад? Скорее вниз. И с этим уже можно начать работать.

— Как лично вы пришли к эмбодименту?

— По основному виду деятельности я специалист в обучении. И все 90-е проработала в образовании. Потом начала писать тексты и стала главным редактором. В 2000-м году сижу в кофейне на Дмитровке, пью кофе с толпой известных ныне людей, и вдруг приходят какие‑то люди, раздвигают столики, ставят свой диск и начинают танцевать.

— Средь бела дня?

— Ближе к вечеру. У меня отвалилась челюсть, потому что они танцевали танго, и я захотела так же. Я пару раз за всем за этим наблюдала, потом набралась смелости и пошла учиться танцевать танго. До этого я никогда ничего не танцевала.

— То есть вы тотально были в сфере ума…

— Я головастик… Я раздражалась, потому что не понимала, чего от меня хотят. Но как‑то получалось, не могу сказать, что было ужасно или плохо. Я все время обо что‑то спотыкалась и не очень хорошо ощущала свое тело. Делать все как надо было непросто.

— Это было хобби?

— Ну такое хобби, дорогостоящее: я издавала толстый глянцевый журнал про танго, организовывала музыкальные фестивали по клубам Москвы тоже про танго. Я искала, где бы мне лучше научиться танцевать, и в 2008 году случайно попала на семинар, где мы танцевали непонятным образом под непонятную музыку. Там я услышала имя Габриеллы Рот и узнала про ее практику «Пять ритмов». Меня удивило, что я двигалась по-новому. Я танцевала так, как я танцевать не умею. Это совпало с кризисом, конец 2008-го, у меня рушились заказы в моем небольшом интернет-бизнесе, и я поняла, что «хочу этим работать». Так я попала в программу по телесно-ориентированной психотерапии, потом по танцевально-двигательной психотерапии, потом — уже более целенаправленно — на соматическую терапию травмы.

— Как устроено это обучение, есть ли официальные дипломы?

— Это официальные программы, официальные дипломы. К сожалению, у меня базовое педагогическое, а не психологическое и не медицинское образование, поэтому у меня нет документа о втором высшем или переквалификации. Но есть все документы о том, что я обучилась. Я продолжала танцевать и начала работать как телесный специалист, вела танцевально-двигательные и телесно-развивающие занятия. У меня уже была собственная консультационно-терапевтическая практика.

Моя практика развивалась, и в какой‑то момент я почувствовала, как нарастает неудовольствие. По двум причинам. Первый дискомфорт был связан с языком. Сейчас мы странные слова и выражения из области телесной терапии называем «единороги». Я, особенно как ведущий танцевально-двигательных занятий, могла давать такие инструкции: «Добавьте присутствия в свою левую лопатку». Было сложно объяснить обычному человеку, что же мы такое делаем.

Второй — пока человек танцует в зале, все супер, а потом он уходит, и почти ничего не меняется. Переноса навыка не происходит. Это меня скребло. Я полезла в ютьюб в поисках вдохновения, и мне на первой странице вылетел молодой человек приятной наружности (Марк Уолш — один из создателей EFC), который говорил про все эти тонкие ощущения и переживания на чертовски понятном языке.

Он называл это словом «эмбодимент». Я подумала, что хочу научиться так же разговаривать, это была моя первая задача. Я подписалась на рассылку, а через полгода пришло письмо от Марка, что они открывают учебную программу. Несколько месяцев я думала: «Попустись, женщина, тебе уже 43 года, ты никогда в жизни не училась на чужом языке, в чужой стране, и вообще это для молодых». Я уж молчу, сколько денег это стоило. Это был персональный вызов. Я боролась с собой, а потом нашла поддержку, подала заявку и поехала учиться в Лондон. А пару недель назад мы выпустили пятый курс программы Embodied Facilitator Course Russia, в России она работает уже шесть лет.

Моя практика развивалась, и в какой‑то момент я почувствовала, как нарастает неудовольствие. По двум причинам. Первый дискомфорт был связан с языком. Сейчас мы странные слова и выражения из области телесной терапии называем «единороги». Я, особенно как ведущий танцевально-двигательных занятий, могла давать такие инструкции: «Добавьте присутствия в свою левую лопатку». Было сложно объяснить обычному человеку, что же мы такое делаем.

Второй — пока человек танцует в зале, все супер, а потом он уходит, и почти ничего не меняется. Переноса навыка не происходит. Это меня скребло. Я полезла в ютьюб в поисках вдохновения, и мне на первой странице вылетел молодой человек приятной наружности (Марк Уолш — один из создателей EFC), который говорил про все эти тонкие ощущения и переживания на чертовски понятном языке.

Он называл это словом «эмбодимент». Я подумала, что хочу научиться так же разговаривать, это была моя первая задача. Я подписалась на рассылку, а через полгода пришло письмо от Марка, что они открывают учебную программу. Несколько месяцев я думала: «Попустись, женщина, тебе уже 43 года, ты никогда в жизни не училась на чужом языке, в чужой стране, и вообще это для молодых». Я уж молчу, сколько денег это стоило. Это был персональный вызов. Я боролась с собой, а потом нашла поддержку, подала заявку и поехала учиться в Лондон. А пару недель назад мы выпустили пятый курс программы Embodied Facilitator Course Russia, в России она работает уже шесть лет.

— Можно подробнее про Embodied Facilitator Course?

— [Придумали] это два человека — Марк Уолш и Фрэнсис Бриерс, они оба бизнес-тренеры, оба люди с большим бэкграундом разных практик. Фрэнсис — актер, профессионально обучался и работал в театральных проектах, ведущий практики «Пять ритмов» и тренинга «Самурайская игра», замечательный поэт и философ. Марк Уолш тоже специализировался изначально на работе с бизнесом, много чему учился, получил черный пояс в боевых искусствах и так далее.

В какой‑то момент они подумали, что нужно сделать программу подготовки разных специалистов, которые уже что‑то делают, неважно что именно (психологи, коучи, учителя йоги, тренеры по вокалу), с точки зрения эмбодимента. Программу, которая включит в практику для людей из разных подходов внимание к телу.

Особенность программы в том, что она не говорит, что существует единственный правильный способ работы или существует какая‑то единственно правильная практика. «Приходите на цигун — он решит все ваши проблемы». Нет! В этой программе им удалось вытащить значимые принципы, которые есть в любой хорошей эмбодимент-работе, и этим принципам мы учим: ощущать себя и свою телесность, видеть телесность другого человека и все время про нее помнить.

В середине своего обучения в Лондоне я четко поняла: нам это надо! Прямо жизненно необходимо. И начала обсуждать с Марком возможность открыть программу в России. Через год мне удалось его убедить. В России есть люди, которым это интересно, а я могу быть надежным бизнес-партнером. Мы ударили по рукам в декабре 2014-го, мне оставалось надеяться, что среди 146 миллионов я найду тех двадцать смельчаков, которые откликнутся на мой призыв.

За пять лет у нас выпустилось около 90 сертифицированных специалистов. Еще порядка 150 человек прошли обучение на наших онлайн-курсах. Цифры небольшие, конечно. Но когда понимаешь, что каждый выпускник программы за год доносит эти идеи и инструменты до сотен, а то и больше, спасибо интернету, людей, — много это или мало?

— Тут, думаю, добавить бы нам, как вы, Александра, стали матерью эмбодимента в России, что думаете?

— Я как укушенная на всю голову эмбодиментом абсолютно убеждена: 90% глобальных проблем человечества и личной жизни отдельного индивида — из‑за отсутствия контакта с собственной телесностью. 10% оставим на стечение обстоятельств, движения земной коры и неведомую херню. Поэтому мне как укушенной (а я не одна такая) важно, чтобы эту взаимосвязь и то, как ею пользоваться, обнаружило как можно больше людей. Я, наверное, была бы отличным барыгой, но выбрала другую профессию.