Как мы думаем о теле. Краткий обзор четырёх парадигм телесности

Текст и публикация @Эрос и Космос

В этой небольшой статье я попробую представить четыре основные концепции телесности. Они описывают, как человек, социум и культура воспринимают тело. Эти концепции сегодня одновременно присутствуют и в индивидуальном представлении, и в социальных практиках, и в культурообразующих формах политики. Они определяют, например, такие области, как здравоохранение и мода, они в равной степени влияют как на психологическое благополучие, так и на искусство.

История знает периоды, когда тема телесного привлекала к себе больше внимания, а также эпохи, когда она уходила в тень. Можно сказать, что в противоборстве и хитросплетении этих двух тенденций разворачивается значительная часть человеческой истории.

Моё внимание будет наиболее сконцентрировано на современности: как эти разные парадигмы живут и сосуществуют сегодня, определяя индустрии, государственную политику, искусство и мировоззрение. Эти парадигмы можно различать по ответам на два ключевых вопроса: «является ли тело объектом или субъектом?» и «в каких отношениях находятся тело и разум (душа)?»

Этот подход, пожалуй, наиболее распространён сегодня. У него есть серьёзная и объективная предыстория. Он восходит еще к первым анатомам, изучавшим мёртвые неподвижные тела и пытавшимся постигнуть внутреннее устройство человека. Этот подход поддерживается представлением о теле как о механизме, которое часто ассоциируется с декартовским дуализмом тела и души. Индустриальное производство и войны в двадцатом веке также добавили веса этой парадигме. Человек как «пушечное мясо», человек как часть конвейерного производства, а также бурное развитие медицины и рост индустрий моды и спорта — всё это только способствует распространению объектного взгляда на тело в двадцатом веке.

Очевидно, что учитель танцев, врач или тренер по фитнесу скорее будут рассуждать в парадигме тела как отдельного объекта, который должен функционировать «правильно». Эта картина мира, необходимая в профессиях, в которых нормативно установлен правильный способ работы тела и неправильный, эффективный и неэффективный.

Объект, о котором может идти речь, может быть устроен более или менее сложно, но он всё равно является прежде всего объектом. Из этого вытекает два следствия.

Первое — тело легко становится объектом управления и манипулирования. Это выражается и в делегировании заботы и ответственности о моём теле любого рода эксперту (что, в общем, нормально, когда речь идёт о сложных медицинских проблемах, профессиональном использовании тела в спорте, танцах или аппаратной косметологии, но не является жизненно необходимым, когда речь идет о красоте, еде или здоровье в широком смысле слова). Это же проявляется и в присвоении культурных и социальных норм относительно стандартов красоты и здоровья. Так же в равной мере это относится к чувствительности в вопросах телесной безопасности и комфорта — в городе, на рабочем месте, в информационном пространстве и т. п. Любопытно (и печально), что, например, обсуждение темы насилия, в том числе насилия над женщинами, всегда содержит в себе этот объектный привкус. То же относится и к концепции «вины жертвы», который мы можем увидеть и в корпоративной политике («Мы вам создадим непрерывный стресс, а вы должны тратить деньги, чтобы сохранить своё здоровье»), и в осуждении тех, кто не вписывается в «нормы красоты и здоровья» («Меньше жрать надо!»).

Второе следствие — принципиальная разделённость тела и разума (или души). Уходя корнями в религиозные традиции, в которых тело выглядело опасным, неизвестным и неуправляемым, эта разделенность (дихотомия или диссоциация) сохраняется до сих пор. Фактически телесное регулярно вытесняется на задворки внимания, сознания и, в определенной мере, культуры. Тело — это нечто отстраненное от меня. Есть «я», и есть «моё тело». Эта традиция «я — это не моё тело» активно транслируется и воспроизводится из поколения в поколение. А в силу того, что социальные и
технологические изменения в образе жизни в последние 100 лет только усиливают эту диссоциацию, такой способ думать о теле по-прежнему доминирует в общей картине телесности. И, следуя ему, мы всё активнее ставим своё тело в подчиненное положение: объект обязан меня слушаться. И если он, такой-рассякой, этого не делает, то он плохой и будет наказан, например, лишён удовольствия. Или мы начинаем себя ругать за то, что мы недостаточно успешные управленцы.

Кстати, именно эта идея (или её преодоление) лежит в основе самых разных систем похудения: одни морят себя диетами и изнуряют упражнениями, другие советуют «договориться со своим телом». Либо война, либо дипломатия в отношениях противоборствующих сторон.

Возможно, наиболее интересным образом эта парадигма соотносится с практикой завещания тела или распоряжения, что делать с телом после смерти. В отсутствие осознающего тела «я» — «умершей души», субъекта, принимающего решения, —тело возвращается к своей объектной природе, становясь просто физическим объектом, с которыми проводятся манипуляции. В рамках объектной парадигмы мы как будто воспроизводим этот подход, будучи ещё в здравом уме и твердой памяти при жизни.

Таким образом, если очень сильно упрощать эту парадигму, то можно свести её к довольно простой формулировке: тело — это объект, тело — это не я, я могу относиться к своему телу разным образом, мы можем вступать в разные объектные отношения; я могу его третировать или заботиться о нём, тренировать или игнорировать, бояться его или гордиться им, я могу перепоручать его другим людям или институтам. Эта парадигма является исторически наиболее старой, она сильнее всего закреплена в массовом сознании и культурных и социальных практиках. Каждый из нас может обнаружить в себе господство или отдельные элементы этого отношения к телу.

В двадцатом же веке получает распространение ещё один способ понимания тела. В попытке преодолеть дихотомию, или разделенность, души и тела на сцену выходит телесно-ориентированная терапия. Под влиянием сложностей начала двадцатого века, революции в научной парадигме и волны увлечений восточными учениями, тема телесного начинает привлекать всё больше внимания.

Не думаю, что будет большим преувеличением сказать, что в телесной терапии тело рассматривается как отражение и даже буквально воплощение «я». Тело как место материализации разнообразных душевных метафор («сердце ноет», «мозг взрывается», «ноги не идут» и т.п.). Тело как отражение процессов, происходящих с психической энергией. Тело как отпечаток совершенных и несовершенных в течение жизни действий. Тело как некоторый связанный с психическим объект, через который можно познать психическое (разум или душу), через воздействие на который можно изменять психическое. То есть от абсолютной независимости психического и телесного произошел переход к связности этих двух феноменов. Остановимся подробнее на модели этой связи.

Принято считать, что современная телесно-ориентированная терапия началась с Вильгельма Райха. Он был учеником Фрейда, его последователем, а позже, как нередко случалось с учениками Фрейда, — его активным критиком. Главное, в чем упрекал Райх Фрейда, — игнорирование телесности.

Здесь стоит сделать одно отступление, которое важно для понимания общей модели телесно-ориентированной терапии. Наука и представления ученых о мире распространяются волнами. Сначала господствовала модель атомов и механических взаимодействий. Ей на смену пришла модель жидкостей (например, «электрический ток»). Потом стала развиваться модель «поля». В первой половине двадцатого века физика преподнесла науке квантовую модель. И если рассматривать разные научные области, можно видеть, как эти «базовые модели» в явном или неявном виде распространяются в разных областях знаний. Но распространяются не мгновенно, а с некоторым запозданием. Если говорить о физике, то переход от «жидкостной» модели к модели «поля» произошел во второй половине девятнадцатого века (а если точнее, начиная с 1864 года, когда Джеймс Максвелл опубликовал свою первую работу «Динамическая теория электромагнитного поля», и ещё около 20 лет потребовалось для окончательного оформления и подтверждения теории). Первая работа Фрейда «Толкование сновидений» увидела свет в 1900-м году. А «полевая» модель появилась в психологии только в 40-х (теория поля Курта Левина).

Поэтому неслучайно, что Фрейд, а вслед за ним Райх и уже его последователи, говоря о психической энергии и её течении, представляли себе психическую энергию как некоторую жидкость. Чтобы понимать идеи Райха и его последователя Александра Лоуэна, важно помнить об этом представлении.

Итак, Вильгельм Райх представлял тело как место жизни и воплощение психической энергии. Если энергия течёт свободно, то человек психически здоров. Если энергия где-то скапливается, застаивается, не проходит, то значит и со свободным циркулированием психической энергии не всё в порядке.

Возможно, вы слышали выражения «мышечный панцирь» или «мышечный зажим». Их ввел в оборот именно Райх. Это места напряженных мышц, не позволяющих психической (жизненной) энергии течь свободно. Соответственно, если «распустить» мышечные зажимы, избавить человека от «панциря», то жизнь наладится.

С точки зрения логики науки неудивительно, что Райх в конце концов начал искать ту самую жизненную энергию, которая наполняет тело человека. Он назвал ее «оргон». Эта энергия, по Райху, лежит в основе фрейдовской концепции либидо, являясь биологической силой. Он создавал аппараты, накапливающие её, и пытался лечить с их помощью различные заболевания.

Ученик Райха Александр Лоуэн был более удачлив, чем учитель (по крайней мере, он благополучно дожил до глубокой старости, а не умер в тюрьме от сердечного приступа в 60 лет, как Райх). Основные идеи Лоуэна — закономерное развитие ключевых представлений Райха. Опираясь на его идею о том, что душевный конфликт выражается в виде телесных напряжений, Лоуэн создал свою систему работы с телом.

Согласно Лоуэну, психика влияет на тело посредством контроля. Человек подавляет желание закричать, стискивая челюсти, зажимая горло, сдерживая дыхание и напрягая живот. Желание наброситься с кулаками, чтобы выразить свой гнев, человек может подавить, напрягая мышцы плечевого пояса. Вначале это проявление сознательное, оно избавляет человека от развития конфликта и боли. Однако сознательное и добровольное сжатие мышц требует затрат энергии и поэтому не может поддерживаться неопределенно долго. Но если подавление чувства должно поддерживаться постоянно из-за того, что его выражение не принимает окружающий мир, психика отказывается от своего контроля над запрещенным действием и забирает энергию от импульса. Сдерживание импульса тогда становится бессознательным, и мышца или мышцы остаются сокращенными или напряженными, потому что им не хватает энергии для растяжения и расслабления. Соответственно, с точки зрения Лоуэна, надо добавить силу «потока энергии», чтобы мышцы смогли расслабиться, как бы «смыть» затор силой потока. Поэтому метод Лоуэна предполагает максимальное усиление напряжения в блокированных местах.

Помимо различных приемов работы с застывшим в теле напряжением, Лоуэн закрепил в телесной терапии одну очень важную мысль: невыраженные эмоции буквально застывают в теле. Общая жизненная энергия (Лоуэн, чтобы не повторять ошибок учителя, называл ее просто «биоэнергия») обеспечивает как психическую жизнь индивида, так и его телесное существование. Энергия, отнимаемая на удерживание эмоций в теле, будто «вычитается» из общего количества энергии человека, общей жизненности.

И в этом смысле, действительно, глядя на тело, анализируя степень напряженности (зажатости) тех или иных частей, обращая внимание на свободу и, как писал Лоуэн, «природную грацию» движений (точнее, её отсутствие), можно говорить о том или ином типе характера человека, особенностях его поведения и т.п.

Здесь ещё важно упомянуть, что и Райх, и Лоуэн на основе анализа мышечных зажимов разработали свои описания характеров, своеобразные типологии. По тому, в каких частях тела скоплено больше энергии, а где её недостаточно, по тому, где находятся мышечные блоки, вполне можно «диагностировать» тип личности. Это нормальный «медицинский» подход к теме.

В телесной терапии существует много разных идей и методов работы. Мне бы хотелось остановиться ещё на одном, иллюстрирующем понимание тела, как отражения и воплощения внутреннего мира, — бодинамике.

Бодинамика — относительно новое направление в телесной терапии (его автор — Лисбет Марчер), которое начало развиваться около 40 лет назад. Бодинамика базируется на несколько иных представлениях о взаимосвязи «души» и тела, хотя тоже говорит о «типах характера» и детских травмах. Этот подход уже не рассматривает энергии, а ориентируется на более чёткие физиологические показатели. Речь идет о том, что в ходе развития у ребенка в ответ на то, как окружение реагирует на его попытку удовлетворить свои базовые потребности, в мышцах возникает не только гипернапряжение, но и недостаток напряжения и активности — гипотонус. И уникальное для каждого человека сочетание гипер– и гипотонуса мышц и создает, с одной стороны, индивидуальность характера, а с другой — тот телесный образ, который мы видим. К слову сказать, любопытным оказывается и то, что есть связь между тем, как в ходе жизни преодолеваются те или иные детские «травмы» и меняется «характер», и тем, как меняется тело. Не раз в ходе «учебной диагностики» я слышала фразу: «О, а вот здесь явные следы былой травмы, но, судя по телу, похоже, вы успешно с ней справились».

Несмотря на то, что методологически (да и идеологически) бодинамика существенно отличается от «энергетического» подхода Райха и Лоуэна, их объединяет представление о взаимосвязи «души» (психики, разума, эмоций и т.п.) и тела. Тело есть реакция на психический опыт человека, его последствия и результат. Поэтому через тело мы можем видеть личную историю — и через тело же мы можем изменять личную историю, отпуская зажатые в теле эмоции, уменьшая напряжение или переобучая мышцы. В некотором смысле и в телесно-ориентированной терапии тело остается объектом, непосредственно связанным с «я», но всё-таки отделенным от него.

Направления, также базирующиеся на непосредственной связи «я» и тела: психосоматика (невыраженные эмоции выражаются телесно в болезни), метод Александера (работа с осанкой), Розен-метод (мышечная релаксация через прикосновение), рольфинг (структурная интеграция через работу с фасциями), некоторые использующиеся в терапевтической работе массажные практики (палсинг, миофасциальный релиз и т.д.), техники релаксации и даже пресловутый метод «рэйки».

Эта парадигма — «телесные проблемы есть следствие психических проблем» — сегодня весьма распространена. Наиболее ярко простой ход мысли «если в теле…, то (это потому что) в душе/в жизни…» получает выражение в «бытовой психосоматике», ярким примером которой можно считать, например, книги Луизы Хэй и Лиз Бурбо.

Парадигма тела как связанного с психикой объекта, таким образом, может быть сформулирована следующим образом: существует определённая (описываемая по-своему в каждой конкретной модели) связь между телом и эмоциями, характером, способом жизни; тело — объект, связанный с прочими жизненными проявлениями человека; воздействуя на тело с учетом типа связи, мы можем изменять некоторые аспекты жизни. Этот взгляд успел получить некоторое распространение, которое можно считать если не массовым, то как минимум популярным, благодаря успеху книг жанра «помоги себе сам» и в некоторой степени благодаря развитию психосоматики как отрасли медицины.

Если для телесной терапии может быть уместна метафора body is a message («тело как послание»), то для арт-терапии, на мой взгляд, вполне подходит метафора body as a messenger («тело как посланник, посредник»). Действительно, арт-терапия (или, как сейчас более корректно называть этот вид деятельности, «терапия творческим самовыражением») часто использует тело в качестве посредника между внутренними процессами (или, что ещё точнее, неосознаваемыми процессами, бессознательным) и тем, кто может их воспринять. Это может быть зритель, свидетель или сам человек в качестве наблюдающего. Искусство в любом его проявлении будто выносит на поверхность, делает видимым, наблюдаемым и осязаемым некоторое внутреннее содержание. И в этом смысле любые «продукты», получаемые в ходе художественного процесса, могут давать богатую почву для размышлений, так сказать, поставляют «материал для работы» не хуже классического для психоанализа метода свободных ассоциаций.

«Отпустите руку и рисуйте», «отпустите тело и двигайтесь», «отпустите руку и пишите», «отпустите тело и позвольте ему действовать или говорить»… — все эти предложения, используемые в арт-терапевтическом процессе, используют тело как проводник. Тело становится средством выражения.

Но дело не только в том, что тело в ходе процесса может предоставить изрядно материала для анализа, интерпретации и осмысления. И не только катарсис и аффект, возможные в процессе телесного самовыражения, обладают целительным потенциалом. Самое любопытное, что может происходить в подобном процессе, — изменение, трансформация изначального импульса и переживания. Если говорить совсем грубо: из отрицательного — в положительный. Если говорить точнее, то это может быть переход от отчаяния к радости, выход из тупика к освобождению, переход от бессилия к уверенной активности и т. п. Если использовать для объяснения таких феноменов «энергетическую модель», то можно, пожалуй, говорить о том, что через движение тела (неважно, в танце, рисовании, вокализации или сценическом воплощении) переживание, психическая энергия, прежде где-то запертая, получает не только канал для выражения, манифестации, прорыва в аффект, но и форму, в которой она может быть преобразована, процесс, в ходе которого она может измениться.

Этот феномен позволяет арт-терапии работать и с «закрытым запросом» (когда клиент не хочет сообщать о проблеме или не может ее сформулировать). Я не знаю, в чём проблема или не хочу о ней говорить, но, отпуская своё тело в действие (танец, рисование, письмо, спектакль, извлечение звука), я позволяю «своим здоровым силам», активному воображению самим найти решение проблемы. Как будто за счет деятельности, телесной активности, развивая и преобразуя её, я нахожу «правильный», исцеляющий для тела способ.

С одной стороны, в этом плане арт-терапия имеет много сходств, например, с современной культурой, в которой тело, телесные действия сами по себе являются манифестом. С другой стороны, она глубоко уходит корнями в ритуальные практики. Трансформирующие ритуальные движения (например, танцы дервишей), современные двигательные практики (например, «5 ритмов» Габриеллы Рот) содержат этот посреднический и трансформирующий потенциал. Первая книга Габриеллы Рот даже называется Sweat Your Prayers («Молитва пóтом»).

На самом деле, выбор именно арт-терапии в качестве примера идеи «тела как посредника» довольно условен. Многие практики (и терапевтические, и художественные, и развивающие) используют это представление о теле. Та же психосоматика, которую я упоминала в предыдущей части, склонна, в том числе, рассматривать телесный симптом как знак. То есть дело может быть не только в том, что энергия, не находя «здорового» выражения, формирует опасные для здоровья реакции тела, но и в том, что через телесный симптом бессознательное может «говорить» с самим человеком или с окружающими, сообщая некоторую важную информацию, которую не получается донести другим способом.

«Разговор с телом», «выражение через движение» используется во многих направлениях психотерапии: в психосинтезе Роберто Ассаджиоли, в гештальт-терапии, в процессуальном и трансперсональном подходах. Трансформирующий потенциал бессознательного движения используется также в соматической терапии травмы Питера Левина и некоторых приемах работы в телесно-ориентированной терапии. А также в танцевально-двигательной терапии и, как ни странно, в бихевиоральном подходе. В некотором смысле, метод систематической десенсибилизации, используемый при работе с фобиями, предполагает постоянное и, в некоторой мере, творческое изменение телесной реакции на угрожающий стимул.

Кроме того, используя движение как метафору некоторого жизненного затруднения, можно, меняя движение или находя более подходящее, внезапно легко разрешить саму проблему (я не раз наблюдала такой эффект в работе). В этом есть нечто магическое: проблема решается будто сама собой.

Помимо психотерапии можно найти воплощение парадигмы «тело как посредник» в современном искусстве перфоманса. Хотя история художественных перфомансов насчитывает уже порядка 100 лет (первые публичные выступления художников двадцатого века, где элемент процессуальности, заложенный в визуально-пластическом искусстве, начал активно проявлять себя, относятся к эпохе исторического авангарда начала столетия, а точнее — к опытам футуризма и дада), только начиная с 1960 – 70-х годов именно телесное становится важным предметом исследования художника и провоцирования публики. Художник исследует свою телесность и приглашает зрителя стать свидетелем этого исследования и присоединиться к нему через исследование собственного телесного отклика. В этом процессе тело обретает собственный голос, не просто описывающий то, что происходит в этот момент с душой, но материализующий это послание. В перформансе содержание не рассказывается — происходит его самоподача. Определённое сообщение (текст или действие) становится не просто высказыванием о чем-либо, но демонстрацией того, о чем говорит это сообщение. Перфомансы Марины Абрамович, Ива Кляйна, Германа Нитча, Улая — яркое воплощение этой идеи.

Ещё один очень яркий пример парадигмы — танец буто, современное японское пластическое искусство. Если бы кто-то захотел увидеть, как выглядит обнаженная душа в самых разных переживаниях, ему бы стоило обратить свой взгляд на буто. Хотя буто и является танцем со всеми присущими танцу атрибутами (техника, хореография, традиции), он в некотором смысле «антиэстетичен», он выстраивается на телесном проживании внутренних состояний, изначально неоднозначных и противоречивых. Одной из оказавшихся плодотворными идей, заложенных в буто, стало переопределение танца с простого искусства движения до манифестации ощущения сущности собственного тела.

Представление о теле как проводнике, как канале или посреднике ещё активнее связывает телесное и психическое (душу или разум), укрепляет эту связь, создает для неё разнообразные формы и выводит на авансцену. Тело в данной парадигме приобретает ещё больший вес и значение. Сама идея о том, что «тело может говорить» (сродни названию книги Александра Гиршона «Истории, рассказанные телом») подчеркивает возможность субъектности телесного и значимость этого аспекта тела. Эта точка зрения близка людям, не чуждым искусства и психологии, но (по крайней мере в плане эстетики) наталкивается на сильное сопротивление и непонимание «простых людей».

Сегодня существует ещё одна парадигма телесности, которая набирает всё большие обороты и распространение. Стоит сказать, что пытаясь описать её, я вступаю на скользкий путь неясных определений и ещё только становящейся реальности. В некотором смысле, попытка в словах ухватить суть этой парадигмы чем-то похожа на попытку поймать это ощущение «осознанного тела» — проще почувствовать, чем выразить словами.

Наверное, важно уточнить, что в данном случае использование слова «интегральный» не связано напрямую с идеями Кена Уилбера и его интегральной концепцией всего.

Представления о теле и телесности закономерно менялись вместе со сменой ведущих парадигм в культуре. Механистический по сути концепт медицины и спорта, пытающийся уточнить, преодолеть эту механистичность, эдакий «ранний модерновый» концепт Райха и Лоуэна, типичный «модерновый» концепт арт-терапии… В этой логике
«интегральность», наверное, стоит относить к «постмодернизму», тем более что идея «тела», «телесности» является одним из ключевых понятий постмодернизма. Метафора тела активно используется в отношении любого рода «текста» (Ролан Барт), социума (Жиль Делез). «Телесность» становится обозначением жизненности, витальности, первозданности и, одновременно, структурированности.

Когда идеи разлиты в воздухе, когда они целенаправленно или спонтанно в виде трендов реализуются в повседневных практиках, они не могут не влиять на развитие тех или иных областей деятельности и представлений.

Идеи интегрального взгляда на тело, мне кажется, в значительной мере являются результатом всего того, что происходило последние 30 – 40 лет. Это и пресловутая «сексуальная революция», и опыты с наркотиками, пытающиеся не только «расширить сознание», но и преодолеть ограниченность опыта повседневных телесных ощущений. Не случайно почти все телесные практики, возникшие изначально в рамках конкретных функциональных направлений — подготовка танцоров, развитие тела, реабилитация и прочее, — сейчас подчеркивают, что их цель и польза не столько прикладная и практическая, сколько интегральная («лечить не только тело, но и душу»; развитие «более глубокого уровня понимания полного использования тела как единого целого»). Даже не являясь формально психотерапией, все они используют телесную осознанность как путь интеграции и развития опыта, как способ проживания и ощущения собственной витальности.

Существенная проблема, с которой сталкиваются почти все авторы и практики, обсуждающие интегральный подход к телу, — отсутствие языка описания (1). Реальность интегральных телесных практик адресуется не только и не столько функциональной пользе этих практик для физического здоровья и психики (хотя эта польза очевидна), сколько к довольно тонким телесным ощущениям. С одной стороны, эти практики связаны с развитием ощущения своего тела (развитием проприоцептивного чувства), а с другой стороны, принципиальным оказывается длящийся, процессуальный характер этих ощущений. Вот именно этот телесный present continuous и не поддается пока внятному описанию.

Тем не менее, есть некоторые общие моменты, объединяющие разные подходы, методы и школы, которые можно попытаться описать.

Самое главное — это принципиальное единство физического и психического. В самом общем смысле речь идет о изначальной неразрывности, связности телесного (в самых разных его проявлениях) и психического (также в самых разнообразных проявлениях). Само слово «интегральное» подчеркивает не то, что тело и психика связаны каким-то образом (а мы анализируем или корректируем эту связь), а то, что они суть одно. Эта тонкая грань — между связью и неразрывным сосуществованием — как раз и передается в практике через ощущения и опыт телесного проживания текущего момента времени, но никак пока не схватывается рациональным (непоэтическим) языком. Для обозначения этого единства интегральному подходу удалось выработать общий термин, увы, не поддающийся адекватному переводу на русский язык — bodymind (2). Вот так, в одно слово.

Ещё одним общим положением для всех интегральных подходов является идея телесного сознания/осознания/сознавания. Я использовала разные формы не только потому, что довольно сложно перевести на русский используемый в подходах термин body awareness. Для интегрального подхода равно важен и результат (осознание), и процесс (сознавание), и аспект интеллектуальной активности (сознание). Речь идет о направленности внимания на ощущения тела, о фокусе внимания на проприоцепции и внутренних ощущениях тела. Она самоценна сама по себе, не в связи с последующей функциональной пользой, а как значимая составляющая непосредственного существования.

Здесь любопытна одна деталь. Активное использование самого термина body awareness началось, похоже, с работ Моше Фельденкрайза. А слово «соматика» (somatics) как современное обозначение подхода и группы методов, опирающихся на интегральное понимание человеческого тела, ввел употребление его ученик Томас Ханна. Оба автора традиционно относятся к области телесно-ориентированной терапии (по крайней мере, в российской традиции этого направления). Хотя, по сути, они стали одними из первых авторов (как текстов, так и практических подходов), привнесших эту интонацию интегральности в телесную практику.

Еще один важный аспект, значимый для всех подходов и практик в интегральной парадигме — представление о человеке как о существе движущемся. В интегральном подходе движение необходимо для ощущения тела, но также является и неотъемлемым свойством человеческого тела. Собственно, bodymind, взаимосвязь тела и психики существует в движении тела и естественным образом проявляется через него. Если раньше большее значение уделялось функциональности движения (в телесно-ориентированном подходе) и его выразительности (в арт-терапии), то в «новой» (интегральной) анатомии тело не мыслится вне движения. Причем речь идет как о движении самого тела, так и о движении внутри тела (движение жидкостей, передача движения через мышцы и фасции, и тому подобные феномены).

Ещё одна любопытная особенность интегрального понимания тела — то, каким образом разные походы обнаруживают и проявляют идею единства bodymind. Для того, чтобы преодолеть дихотомию тела и психики, невольно приходится менять границы рассмотрения.

Это может быть обращение к эволюционной истории и, соответственно, обнаружение эволюционных паттернов движения (Bartenieff Fundamentals) — использование и подтверждение биогенетического закона «онтогенез повторяет филогенез». Это может быть движение «вглубь» тела и исследование проприоцепции и интероцепции систем организма (Body-Mind Centering). Еще один фокус (или метод) — исследование взаимодействие bodymind и окружающей среды. Это внимание и к пространственно-временным условиям, и к гравитации, и к геометрии пространства, развиваемые в разных практиках; и теоретические исследования телесности в связи с социальными или культурными ландшафтами и процессами («Сомаэстетика» Ричарда Шустермана, исследования в сфере туризма Джона Урри и так далее).

Основной пафос современной интегральной парадигмы тела, пожалуй, можно выразить довольно просто: тело имеет гораздо большее значение, чем мы привыкли думать.

Интегральный телесный подход не имеет (по крайней мере пока) устоявшегося языка. В разных направлениях, школах, у разных авторов можно встретить слова «интегральная телесность» (интегральное тело), соматический подход, bodymind (или body-mind), embodiment. Все они сегодня являются синонимами для обозначения этой парадигмы.

Интегральный подход к пониманию тела всё ещё довольно молод. В последние десятилетия он активно развивался как практика, оформился в школы и выработал в рамках этих школ авторитетные тексты. Тем не менее, стороннему наблюдателю он всё еще кажется странным, почти диким. Не имея языка и «научного» понимания механизмов, лежащих в основе этих практик, довольно сложно объяснить, что делают все эти люди, совершающие странные движения и внимательно прислушивающиеся к чему-то еле слышному и незаметному внутри своего тела.

К счастью, сегодня на помощь интегральному подходу к телу приходит нейронаука. Не всегда умея объяснить почему и как именно устроены эти явления, научные исследования (прежде всего с использованием фМРТ) демонстрируют, что «это на самом деле происходит». Научные работы Джона Каббат-Зина (программы работы со стрессом, пищевыми расстройствами и депрессией на основе программ развития телесной осознанности), эксперименты Эми Кадди (влияние характера позы на эндокринную систему), разнообразные инструментальные исследования практикующих буддийских монахов прямо на глазах почтенной публики — всё это наглядным образом демонстрирует, что интегральное представление о теле — не только послания различных духовных учителей о правильном мироустройстве, но и вполне достоверный факт нашего с вами существования.

Интегральная парадигма телесности закономерна в меняющихся условиях большого мира. После массовых войн двадцатого века, возрастающей актуальности экологических вопросов, постепенного пересмотра отношения к темам насилия, свободы и т. п., что-то неизбежно должно было начать меняться в представлении о теле. Интегральный подход увеличивает чувствительность к слабым сигнала среды и социума, именно потому что он чутко прислушивается к ощущениям индивидуального и коллективного тела, ловит слабые сигналы и реакции, осознает их. Он позволяет задавать новое измерение проблемам урбанизации и экологии, политики и здравоохранения, образования и персонального развития. Эта парадигма проявляет себя во вполне понятных социальных практиках: практики правовой регуляции в областях, касающихся тела (курение, семья и дети, здравоохранение и т.п.), страховая практика, логистика транспортных потоков и городская навигация, продукты питания, военные вторжения, организация условий труда и многое-многое другое).

Несмотря на сложность логического понимания и относительную (для европейской культуры) новизну этой парадигмы, она сегодня на удивление легко встраивается в социальные практики. Отчасти это связано с волной популярности практик mindfulness (3) (йога, медитация и т.п.): медитации сегодня предаются целыми рабочими коллективами, от Google до Британского парламента. Еще одна важная, на мой взгляд, причина — более общий парадигмальный сдвиг, наметившийся в двадцать первом веке, важным образом меняющий представления о возможном и допустимом в политике, экономике, социальных практиках. Интегральная парадигма телесности оказывается просто одной из составляющей этого более масштабного современного представления о человеке и мире.

Попробую теперь свести воедино парадигмы осмысления тела, о которых шла речь выше.

Само выделение этих парадигм в некоторой мере условно. Вполне вероятно, что любой другой исследователь сможет выделить не четыре, а какое-то другое число базовых представлений, или воспользуется другим основанием для выделения парадигм. Здесь представлен субъективный взгляд, который помогает мне как исследователю и как практику.

Важно, что эти парадигмы как способы думать о своем теле и о телесном вообще сегодня существуют одновременно. Анализируя собственные мысли на этот счет, мы всегда можем обнаружить проявление любой из этих парадигм. И они могут оказаться разными в зависимости от контекста или текущей ситуации.