Коллективная травма

Коротко о том, как возникла актуальности темы в работе Томаса. Она появилась из наблюдения и анализа работы с группами с немцев, евреев, австрийцев на многочисленных мастер-классах, которые Томас проводил в Германии. Он отметил, что на определенном этапе работы, возникал определенный уровень согласованности, на который выходили участники группы. Тут стоит отметить, что группы были достаточно большими по количеству участников.

После того, как участники групп проходили через различные групповые практики, например, практики осознанности и присутствия, наступал момент, который Томас назвал уровнем безопасности. В такие моменты проявлялись выплески травматического опыта через возникающие сами по себе темы истории второй мировой войны, истории Холокоста. Эти темы не были намеренными, они проявлялись сами собой.

Когда такое произошло впервые — это был очень трудный и тяжелый момент. Процесс работы с ним мог занимать два-три дня. Каждый следующий раз, с каждой новой группой тема травмы всплывала снова и снова. За годы такой работы накопилось достаточно информации об этом процессе. Для себя Томас отметил определенные закономерности, на которые он начал опираться в своей работе.

Когда часть нашей нервной системы, телесности, мышления, эмоций, физического чувствования пытается себя обезболить, возникает ощущение, что часть наших жизненных функций словно спит, словно отмораживается. Травма может быть заморожена на время. Излечение может начаться с момента размораживания. Все, что ранее было заморожено, постепенно оттаивает – эмоции, телесность, чувства, боль, которую мы испытали.

Наше посттравматическое развитие может начаться с момента, когда информация, которая была нам недоступна, возвращается в наш опыт жизненного потока. Мы можем стать более целостными, более живыми. Мы обучаемся чему-то, что мы считали историей, которая осталась позади. Мы думаем, что это наше прошлое. Томас считает, что история — это не прошлое, история — это то, что говорит в вас прямо сейчас. История воплощена в структуре нашего сознания, сознания каждого из нас. Все наши предки прямо сейчас находятся с нами. Тот факт, что я могу думать, говорить, владею сложными эмоциями, являюсь частью демократического общества – все эти сложные функции взращивались и развивались на протяжении тысячи и тысячи лет.

Интегрированная в нас история – это и есть присутствие. Неинтегрированная история – это прошлое. Когда мы считаем историю своим прошлым, происходит разрыв в информации, она становиться бесплотной. Но эта бесплотная информация не исчезает со смертью целого поколения, даже с уходом множества поколений. Информация остается в нашем коллективном поле. Все мы были рождены с дефрагментированным сознанием, мы частично бестелесные, частично с подавленными эмоциями. Мы так или иначе имеем представление о травме через наш личный опыт и наши личные истории. Но Томас убежден, что личная травма и коллективная травма — это не разные вещи, это одна взаимосвязанная система. Данная концепция стала основой разговора.

В работе с травмой вы всегда прислушиваетесь к интеллекту системы, включая механизмы защиты и подавления. Оба механизма равноценно разумны. Когда создаваемая среда достаточно безопасна, коллективная нервная система стремится очиститься от подавленного бессознательного материала. Соответствующий уровень исцеления тянет за собой создание соответствующего окружения для исцеления. Природный интеллект включает самоисцеляющий механизм и хочет очиститься.

Но если не удается создать соответствующую среду, все остается в том положении, в котором оно есть, подавленным. Это целое искусство – создать гармоничный контейнер. Безусловно, велика роль тонкой личной работы. Но и коллективный исцеляющий контейнер делает огромный вклад в такую работу на последующие десятилетия, потому что те технологии, которые мы используем сейчас, помогут исправить и улучшить ситуацию. Исцеление коллективной травмы — это то, с чем мы уже сталкиваемся и с чем предстоит работать.

В исторической перспективе, если мы не будем говорить о потенциале работы с коллективной травмой в личном и в групповом формате - чем мы заплатим?

Прежде всего, нам необходимо увидеть, что отворачивание от темы коллективной травмы в прошлом было достаточно мудро в момент потрясения. Признавая мудрость такого решения, не считая этот факт ошибкой, мы понимаем, что это был процесс постепенной фрагментации сознания. Использование таких слов как фрагментация, анамнез, отсутствие, на самом деле, говорит о том, что все с чем мы имеем дело – это живые процессы.

Для более точного восприятия процесса, Томас привел пример с холодильником. Функция холодильника заключается в том, чтобы поддерживать еду в замороженном виде. Но кто оплачивает счет за электричество? Это вы. То же самое происходит с травмой. Травма случилась в прошлом, вы ее заморозили и сейчас вы затрачиваете свою энергию для поддержания ее в замороженном состоянии. Травма сама по себе становится информацией, которую вы не можете интегрировать, чтобы пережить сложность своего взросления. Поэтому у нас возникают регрессивные моменты.

Излечение каждой травмы на 200 или 300 процентов дает вам дополнительный поток энергии, возвращая ее в вашу систему. Наша эволюционная часть заморожена, боль, которая нуждается в удержании этого замороженного состояния, хранит в себе огромный энергетический потенциал.

Мы можем сказать, что то, как мы сталкиваемся и обходимся с инновациями, технологическими изменениями, например, происходящими с климатом планеты, частично отражает поле нашей травмы.

Т.е. все те нововведения, которые повышают эффективность нашего отклика на природные изменения, лежат в том числе в области эффективности нашей работы с травмой.

Это не только развитие технологических процессов, но и процессов, которые происходят внутри нас.

Поддерживая обледенение вечной мерзлоты в поле травмы, мы удерживаем аспекты истории, о которых мы еще ничего не узнали. У нас до сих пор нет полного знания и понимания Холокоста, у нас до сих пор нет исчерпывающих знаний о расизме, а эти процессы все еще происходят. Мы только начали говорить об этом, мы еще не извлекли уроки из таких явлений, включая вопрос нарушения этических норм, которые являются корнем травматизации.

Большинство предпочитает говорить «это не моя ответственность, это решение президента, это решение военных». Когда армия любой страны проводит какие-то действия за пределами своих территорий где-то там, в мире, кармическое воздействие от ущерба, которое наносит эта армия, зачитывается на банковские счет каждого отдельного жителя этой страны. Когда люди открещиваются от таких вещей, это не выход.

Наша планета — это одна живая система. Все происходящее на ней влияет на все живые процессы. Все страдание, которое происходит сейчас имеет свои последствия, о которых мы еще ничего сказать не можем. Позже, из-за того, что мы отсрочили свое столкновение с событиями, мы не можем распознать или осознать, что явилось источником тех последствий, с которыми мы столкнулись. Возможно, ими стали события пятилетней давности.

Избегая травмы, мы не можем соответствующе и в полной мере отреагировать на нее. Мы принимаем решения – это ментальный процесс. Когда ментальная работа происходит без чувствования и ощущения – это часть защитного механизма, который включается против травматизации и тогда снижается контроль над всей вашей системой. В момент травмы идет перегрузка системы и как только мы достигаем перегруза, система схлопывается и все процессы замирают. Затормаживается процесс принятия решений

Все функции нашего организма действуют как единая системы. Я могу чувствовать тебя. Я могу думать мысли, которые возникают, когда я чувствую тебя. Я использую систему мышления, чтобы связать свои мысли с чувствами, которые я ощущаю. Чувствование — это не только эмоции. Конечно, это и эмоции, но я могу чувствовать жизнь, чувствовать других людей. Поэтому при работе с травмой мы учимся чувствовать других людей, быть в гармонии с нервной системой других людей для того, чтобы создавать такие безопасные места.

Мы видим как из травмы принимаются разного рода решения - политические решения, бизнес решения, личные решения. Но несмотря на добрую волю этих решений, при отсутствии информации о чувствах и ощущениях, человек не является частью процесса принятия решений. Основой для них может служить любая другая мотивация.

Собеседники обратились к теме ответственности каждого человека, с точки зрения наполнения коллективного поля информацией о происходящем. Теме свидетельствования каждого участника, чтобы понимать, что происходит вокруг нас и внутри нас.

Томас выделил два типа ответственности – ответственность [responsibility] и способность реагировать [ability to respond]. Когда что-то происходит в моей личной жизни, конечно речь идет о ближнем круге и о близких отношениях. Но в какой-то момент благодаря СМИ и технологиям через синхронизацию в коллективном поле, я, как глобальный гражданин, также способен реагировать на то, что читаю в новостях. Эта информация что-то делает со мной. Через поле коллективной травмы мы всегда в состоянии выявить, например, подавленность. В нас поступает очень много информации одномоментно. Некоторые из нас иногда поглощают больше информации, чем могут прочувствовать, пропустить через себя. Это означает, что мы не способны эту информацию включить в себя [втелеснить]. Я могу читать новости CNN, многие их читают, но чтобы прочувствовать то, что я прочитал, мне необходимо давать себе время для чувствования, прояснения эмоций, заметить как тело ухватило эту новость из быстрого потока информации. Когда я даю себе на это время, то я становлюсь актуальным свидетелем всего текущего мира. А так как я уже перегружен травмой, вся последующая травмирующая информация, которая приходит ко мне из различных каналов, включает меня в практику моего собственного отсутствия. Таким образом, моя иммунная система не активирована, и нам надо позаботиться о ней.

Нет никакой третьей стороны процесса. Все происходящее в мире, будь то в Африке или Америке — это все часть одной системы. И большая часть истории человечества — это история травмы. Мы больше не отделены от планеты. Не стоит думать, что я просто НА планете, что я отдельно взятый индивидуум, а там – другой отдельно взятый индивидуум и мы просто перемещаемся по планете, как в игровом мире. На самом деле мы часть этой планеты. Когда мы отделяем себя – это один из симптомов травмы: у нас возникает меньше эмпатии, мы проявляем меньше заботы, не заботимся о глобальных условиях. Я не говорю, что каждый человек должен подхватываться и что-то делать в каждой возникающей ситуации, я, прежде всего, говорю о состоянии актуального свидетеля. Эта роль более востребована, чем быть просто информированным новостями человеком. Речь о том, как я ин – формирован [прим. в английском языке предлог in означает «внутри»], как я пребываю внутри формы=как я ин-формирован.

Когда мое тело чувствует твое тело, твои эмоции, резонирует с твоими эмоциями, когда мое мышление резонирует с твоим мышлением – происходит взаимообмен на уровне отношений. И тогда я имею форму тебя внутри себя. Вот, что я имею в виду под словом ИНФОРМАЦИЯ. А когда поток информации о травме сломан — это порождает дистанцию. Это дистанция в пространстве и дистанция во времени, так как история остается позади меня. И одновременно история оживает, будучи в нас. Она все еще живая — в моей нервной системе, в моем теле, везде.

Механизм осознания, активированный в момент травмы, частично отключается. И если нет подобающей поддерживающей системы, окружения, которые бы способствовали реинтеграции как можно быстрее, то происходить замирание системы. Все вытесняется в наше бессознательное. Превращается в эдакую темную комнату. Мы не контактируем с конкретной травмой, мы контактируем с эффектом, который произвела на нас травма. Это можно увидеть в наших интимных отношениях, насколько мы мотивированы, насколько мы креативны, можно рассмотреть много различных признаков.

В работе, которую мы проводим с теми, кто готов к работе со своими клиентам, группами, с любым культурным или коллективным телом, мы обращаем внимание на то, что защитная реакция необходима до тех пор, пока она необходима и нет никакого способа обойти ее за исключением движения внутрь.

Что я имею в виду? На наших тренингах мы учимся использовать нашу нервную систему для со-настройки с клиентами.

Например, человек в возрасте пяти месяцев оказался в больнице один и родители не могли быть с ребенком, а спустя много лет, в свои 40, он приходит ко мне с паническими атаками. Реальная травма произошла в возрасте 5 месяцев. Человек говорит о панической атаке, и моя нервная система со-настраивается с ним для того, чтобы определить о каком типе страха идет речь. Он возникает при разных условиях. Страх это не просто страх сам по себе. Речь о разных типах страха. Когда кто-то говорит, и моя нервная система открыта, я прохожу на уровень страха, который чувствует человек. Я могу как будто подгрузиться в файл, когда человеку было 5 месяцев от роду, и рассматривать его страх через сложность системы взрослеющего человека. Потому что с тех пор много уровней системы развилось и выросло. Но травма хранится в различных локациях – пространственно-временное местоположение - это и ритм, и чувство энергии, которая пульсирует в страхе пятимесячного ребенка. Если подходить интеллектуально — это очень похоже на матрицу. Мы обучаем как сонастраиваться на работу с человеком: чувствовать напряжение, которое испытывает человек, когда потеряна связь с телом и он чувствует себя неустойчивым. Мы делаем много заземляющие упражнений, чтобы человек обрел устойчивость. Это трудно.

Мы бы могли сказать «о, когда человек не чувствует тело - это должно быть дисфункция». Но на самом деле, в 5 месяцев сжатие - чрезвычайно важная функция. Потому что вдохнуть, собраться, напрячься это самая естественная функция, которая помогает выжить, подсобрав все свое тело, потому что со мной сейчас нет родителей. Этот процесс напряжения все еще происходит. Мы можем поддерживать друг друга, отражая и будучи в контакте с этими процессами более плотно. В какой-то момент мы можем почувствовать это состояние все вместе, словно в темной комнате включился свет. Что-то может расшириться естественным путем, и холодная защита может начать оттаивать, переходя на новый уровень развития. Искусство настоящего встраивания в этот механизм защиты очень важно.

Можно заниматься различными духовными учениями, практиковать множество инструментов, которыми я помогаю тебе чувствовать себя лучше. Но самый важный вопрос - Как я чувствую? Я не все свое время чувствую себя хорошо. Есть огромное количество мистических традиций, которое я практикую, я могу испытывать чудеснейшие моменты или трудные моменты, но это не происходит всю мою жизнь. Пробуждение — это то, что рождается из них. Способность прикоснуться к нему, делая мудрость защиты своим другом, особенно важно при деятельности фасилитатора.

Травма естественным путем ускоряет жизнь и нам необходимо что-то, что немного замедлит процесс. При помощи практик мы замедляемся, создавая пространственно-временное среду для того, чтобы переработать и переварить прошлый опыт. Прошлое еще не переварено.

Однажды опыт прошлого действительно интегрируется в сложность нашей нервной системы и тогда прошлого больше нет. Есть только настоящее. Из этого присутствия в настоящем мы можем поддерживать себя. Подгрузив прошлое, мы увеличиваем настоящее. И в этом настоящем мы открыты, вовлечены, создаем более глубокие связи. В момент, когда я полностью захвачен своим прошлым, я никак не смогу тебе помочь подгрузить твое прошлое в настоящее.

Я нахожусь в страхе, когда ты тоже испытываешь страх, потому что я могу присоединиться к твоей истории. Но, когда я стабилен, заземлен я могу разделить эмоции и ментальную деятельность и тогда история исчезает. В ней больше нет необходимости.

Чтобы развивать практики присутствия и осознанности нам нужны исцеляющие сообщества и профессионалы, мы не считаем, что это возможно проделать в одиночку. Но также нам нужны исцеляющие сообщества, чтобы иметь окружающую среду для исцеления – это компетенция коллективной травмы.

В наших благотворительных проектах [Pocket project] мы смотрим как страны или большие части общества идут с уровня травматизации к уровню травма-информированности, затем к травма-чувствительности, далее к травма-интегрированности [общества, которые интегрируют больше травматического опыта, чем являются его причиной] и к травма-восстановлению, что замыкает полный цикл, активирует механизм самовосстановления полностью. Отношения очень важны, присутствие очень важно, сообщество подобно мыслящих людей важно.

Когда происходить дефрагментация между поколениями, или когда поколения оторваны друг от друга, т.е. когда такая труба, по которой течет энергия поколений, сокращается либо ломается, существует зеркальное отражение истории предков — это определенные каналы в теле, по которым течет информация. Мое тело не может быть открытым, если родовой канал поломан. Эта поломка отражается в моей собственной жизни. Мы изучаем сейчас много на уровни генетики и это только один уровень, на котором мы можем описать описывать этот процесс. На другом уровне - психология, на уровне мистических учений мы обычно говорим – это божественный закон, где тысячи лет истории заключены в нашей нервной системе. Наша нервная система как адвокат, она знает закон и когда возникает насилие, часть нервной системы выключается. Когда происходит восстановление от абьюза, этическое восстановление, то появляется свет. Тоже самое происходит с телом.

Иногда я говорю – каждая клетка [прим. на английском языке клетка звучит как cell] моего тела имеет свой мобильный телефон, поэтому он называется cell phone – сотовый телефон. Моя нервная система организована по принципам высокоорганизованной системы и сквозь мое тело проходят тонны информации. Травма в теле создает хранилище, и информация, попадающая в тело, сталкиваясь с этим напряжением в теле, искажается. Как пример, вы выехали куда-то в глубокую деревню и пытаетесь воспользоваться сотовым телефоном, но сигнал не проходит. И если вы в течении нескольких десятилетий живете в глубинке, так и не смогли воспользоваться сотовым, вы потеряли связь с информационными потоками. Поэтому области слабости в теле базируются на дезинформации, которую они получают из тканей, органов, и т.д. и появляется крепкая связь с травмой.

Алекс Ховард обратил внимание на то, в частности, что последнее поколение было воспитано с фокусом на индивидуальность и во многом произошла такая здоровая сепарация от более репрессивных и традиционных структур, что породило такие красивые события-вызовы, как BLM и некоторые эволюционные перспективы развития вокруг такого понятия как консенсуальность. Вместе с тем есть много стыда по отношению явлениям прошлого, но есть и возможность проявить свой голос, возможность говорить и принять правду. Есть риск, что новое поколение может отказаться от истории, что может приводить к еще большей дефрагментации и разрыву в нашей культуре. Очень интересно, как каждый может разглядеть ограничения в перспективе истории и принять свою собственную правду, истину таким образом, чтобы не создать еще больше страданий и напряжения?

Томас отметил, что наблюдает, как снова и снова и в США, и в Германии задаются вопросом – что случилось с моим дедушкой, который совершил такие страшные вещи? Я не хочу смотреть на то, что уже произошло, просто хочу смотреть вперед, в будущее. Я не могу это преодолеть, я хочу жить лучшей жизнью и хочу знать только о хороших вещах. Конечно, много хорошего в мире это хорошо, но, когда я разъединен со своим прошлым, я также перекрываю часть своего будущего.

Индивидуализация — это не сепарация. Индивидуализация означает быть индивидуализированным аспектом целого. Конечно, есть понятие автономии и индивидуализации, но я все еще живой, и я часть традиции жизни. Есть одна большая традиция под названием «жизнь». Это продолжающаяся традиция. Я все еще жив будучи индивидуумом и взрослым человеком. Я не отделен от жизни. То, о чем говорит Алекс, порождает сепарацию в случае, когда человек знает и осознает репрессивные, конечные, ограничительные аспекты властной иерархии. Властные иерархии порождают компетентностные иерархи, где я уже включен в более высокий уровень развития компетентности, и я к ним стремлюсь. Другими словами, властная иерархия основана на злоупотреблении властью, основана на страхе, построена на доминировании и ограничивает твою жизнь и свободу. Мы не хотим никаких иерархий, мы хотим быть равными. Когда мы все равны возникает другая форма доминирования. Потому что мы не можем быть равны, мы равны как человеческие создания. Но у нас разная степень выражения себя и различные уровни компетенций. Я не равен хирургу, так как он практикует хирургию лет тридцать, а я нет. Я могу прийти в клинику, выслушать пациента, но я не смогу сделать операцию. Но я могу соединяться с компетенцией этого хирурга, если я хочу овладеть хирургией И если это компетенция высшего порядка, то я становлюсь включенным в этот навык высшего порядка. Для нас это новый способ взаимодействия, когда компетенция становиться поддерживающей, а не ограничивающей.

Я думаю о межпоколенческой сепарации, которую мы все еще исцеляем, и у нас есть необходимость ее исцелить. Потому что, если мы не исцелим прошлое мы перекрываем себе будущее. Исцеление травмы очень благотворно, потому что мы становимся более живым, мы сможем скачать больше будущего. Я верю и в другой аспект исцеления травмы. Чем больше мы исцеляем наше коллективное прошлое, тем мы буквально делаем мир, в который войдут наши дети, больше. Если окна возможностей открываются через интеграцию нашей истории мы делаем будущее больше. Потенциал будущего становиться больше. И чем больше травмы мы порождаем, тем меньше становиться будущее, в которое мы входим и это уже не тот же самый потенциал.

Быть серфером, значит, что когда ты связан и настроен на энергетическое поле пространства отношений между участниками [я и клиент; я и группа], тогда оно расскажет и подскажет тебе каждый следующий шаг. Все, что надо - стать очень точным сканером – быть очень присутствующим и слушать себя очень внимательно, каждый слой информации, который раскрывается.

Иногда, люди говорят, например, при исцелении травмы рода: есть индивидуальное исцеление, то, что потом интегрируется в исцеление коллективной травмы, как система исцеления одной травмы. Тот опыт, который имела моя бабушка во второй мировой войне – не какая-то чуждая вещь, которая не относиться к моей личной истории травмы. Они обе взаимосвязаны, потому что моя мама росла и воспитывалась в доме моей бабушки и т.д. – это все одна система. Мы работаем над различными частями этой системы постепенно, но нам необходимо рассматривать это как одну целостную систему. И даже если человек говорит, что он ничего не помнит из истории или что был утерян контакт, а я часто вижу в своей работе, что мы погружаемся глубже, и нам нет необходимости знать что-то на когнитивном уровне, потому что тело знает все. В теле уже храниться память рода. Мне просто необходима тонкая сонастройка на человеческий потенциал и процедура, которой я следую в этом процессе. Часто случается, если у вас возникает напряжение в какой части себя, и вы начинается над этой частью работать сами, то вдруг обнаруживаете свой род и больше информации о предках и какой-то части своей семьи. Словно недостающие части возвращаются в ваше сознание на ментальном уровне, на эмоциональном уровне, на физическом уровне, и т.д.

У меня были случаи, когда мы работали над ситуациям исцеления родовой травмы и человек вечером получал e-mail от этого своего родственника, хотя они не контактировали лет 30, не было до этого никакой коммуникации. Простое вскрытые проблемы, порождает волны. Красота этого состоит в том, что ландшафт насильственной истории полн пустот и слепых пятен на карте. Но через работу мы собираем фрагменты и кусочки пазлов из замороженных частей в одно связанное, стройное и ясное изображение. Такой процесс позволяет нам развивать свое собственную зрелость. У нас есть представление о том, как процесс исцеления может происходить. Он очень постепенный медленный и органический, а не линейный. Много раз сюжетная линия может блокироваться разворачивающейся историей и происходит органическое раскрытие.



Для тех, кто хочет узнать больше о Томасе Хюбле и его работе, мы рекомендуем познакомиться с его книгой и материалами, которые есть на его web-сайте.